Музей
битников.
Если центром «потерянного поколения» (от Шервуда
Андерсона и до Хемингуэя, от Фитцджеральда и до Томаса Элиота), считалась
старушка-Европа во главе с Парижем, то десятилетиями спустя, «разбитое поколение»,
прошвырнувшись по Латинской Америке и Северной Африке, выбрало своей меккой
родину Роберта Фроста и Джека Лондона – Сан-Франциско. Сегодня критики в один
голос декларируют, что с битников начался «ренессанс сан-францисской поэзии».
Правда, дорога к этому ренессансу была вымощена брусчаткой из адского
материала.
4 сентября 1957 года в СССР запустили первый
искусственный спутник Земли. А уже меньше, чем через год – 2 апреля 1958 года,
в Сан-Франциско с легкого пера журналиста Херба Кена соскочило окончательное
название литературного движения Beat Generation («разбитое
поколение») – битники. Какая же связь между этими далеко не равнозначными –
космическим и поэтическим – событиями? Пожалуй, только одна – лингвистическая.
Вслушаемся в это слово и разобьем его на два слога. В «битник»-е органично
слились английский корень beat («бить, разбивать») и русский суффикс – «ник». Так, по подобию, но далеко
не образу, советского Sputnik , в английском стали употреблять
англо-русский неологизм Beatnik. (Я перелопатил гору литературы о
битниках, но в русских источниках так и не нашел даже тени намека на родство
этих двух слов.) Херб Кен писал еще, что битники, как спутник – о котором все
говорят, но никто никогда не видел! Думаю, критик сильно преувеличивал: битников
видели и на всех шумных сборищах, и на улицах в экстравагантных одеяниях, а
иногда даже... нагишом!
В Америке времен Дуайта Эйзенхауэра, в самом конце 50-х
имена Аллена Гинсберга, Грегори Корсо, Лоуренса Ферлингетти, Рексрота Кеннета,
Уильяма Берроуза, Кена Кизи и «короля битников» Джека Керуака вызывали у
консервативных американцев обывательскую неприязненность и филистерскую
брезгливость. И дело тут было не в литературных привязанностей и вкусах.
Главным образом, осуждалась открытая любовная связь Гинсберга с сыном
белогвардейского офицера Питера Орловского. Лозунг же битников: наркотики,
алкоголь, секс (причем, однополый), джин, кофе, заполучить «все и сразу», –
поверг в шок «тихих американцев». Но этот лозунг с энтузиазмом переняло
следующее поколение, поколение хиппи. Недаром их апостолом считается Дж.Керуак.
В Советском Союзе, хоть и кляли хиппи, на комсомольских
собраниях заставляли стричься длинноволосых, но, как это ни странно, битников
печатали. Никакой «моральный кодекс строителя коммунизма» не мог помешать
публикациям «откровенных гомосексуалистов и наркоманов». Парадокс? Ничуть! Ведь
только перечень названий их стихотворений можно было лукаво преподнести, как
острую критику загнивающего капиталистического общества. В 1975 году, в
антологии «Современная американская поэзия», (издательство «Прогресс»),
появились стихи Гинсберга, Корсо, Ферлингетти... Мне помнится из этой антологии
гинсбергское стихотворение «После чтения «Мертвых душ»:
Куда,
Америка, куда
ты
мчишься в своем роскошном
автомобиле...
На что преуспевающие американцы хором отвечали: «К
американской мечте!».
Не удивительно, что Ален Гинсберг внимательно перечитывал
Николая Васильевича. Его предки выходцы из Львова. Мать – до последних своих
дней оставалась ярой поклонницей марксизма. Анкетные данные поэта (отец тоже из
левых), кажется, соответствовали пропагандистским целям КПСС. И только после
его приезда в Москву, когда он пытался продолжить свои «сексуальные выкрутасы»
идеологические органы спохватились,
поняли, что дали непростительную промашку.
Битники сыграли немаловажную роль в формировании новой
американской литературы. Керуаковский метод «потока сознания» пытались перенять
начинающие романисты, впрочем, как и гинсбергскую «диссоциативность» –
начинающие поэты. Да и сегодня в самый популярный (вот уже более полувека)
книжный магазин Сан-Франциско, названный хозяином, издателем, поэтом,
художником и ультра-либералом Ферлингетти вслед чаплинскому фильму «Огнями
большого города», приходят не только покупать сборники поэзии и прозы, но и со
всей Америки приезжают поклониться «поэтическому центру» битников.
С 2001 года, по решению городского совета, за выдающийся
вклад в развитие национальной
литературы, этот книжный магазин считается официальной
достопримечательностью города. А ведь в 1956 году против Лоуренса Ферлингетти
было возбуждено уголовное дело по обвинению в нарушении благопристойности.
Обвинение последовало сразу же после публикации «Howl and Other Poems» (в русском переводе «Вопль и другие
поэмы») Аллена Гинсберга.
Пару слов о благопристойности в данном случае не помеха.
Книжный магазин находится на не располагающей к
поэтическому созерцанию шумной авеню Колумба, – «авеню ресторанов», так
называют еще эту вечно буйную
центральную часть города. Да к тому же лицом к «Кондору» знаменитому
стрип-клубу, также включенному в число достопримечательностей города. Однако,
несмотря на такое двусмысленное соседство, «Огни большого города», работают до
полуночи, и до самой полуночи книжный магазин никогда не пустует.
Книжный магазин «Огни большого города».
Интерес к битникам с каждым годом возрастет. И вот,
сравнительно недавно, 1 сентября 2006 года, недалеко от магазина «Огни большого
города», на углу авеню Колумба, откуда и начинаются «охотный ряд» стрип-клубов
местного Бродвея, в здании некогда
второсортного отеля «Швейцария», открылся музей битников, перед входом
которого, во весь рост – фотография в обнимку Джека Керуака и Нила Кассади,
словно мемориал современным Диоскурам. Сравнение вполне уместное, если
вспомнить миф о бессмертном Полидевке, который передал часть своего бессмертия
своему смертному брату Кастору. Но прежде чем попасть в музей, предстоит
шагнуть в сувенирную лавку. Здесь предлагается все о битниках: книги,
фотографии, плакаты, майки, брелки... Словом, непременный набор, которым, приехав
в Сан-Франциско, нагружается любой турист. И только потом с пакетом покупок,
приезжий направляется на второй этаж, где и, собственно, расположился музей. Но
если вы ожидаете увидеть нечто вроде литературного дома-музея, вас ожидает
разочарование. Среди немногочисленных экспонатов музея – пишущая машинка,
которая принадлежала то ли Кену Кизи, автору романа «Полет над гнездом
кукушки», то ли Уильяму Берроузу, создателю «Обеда нагишом»; клавесин, на
котором играл Аллен Гинсберг; пара рукописных страниц да несколько стендов с
разноязычными книгами битников. Две из которых – на русском: переводы
керуаковской прозы «В дороге» и «Ангелы опустошения».
Основатель музея – американец итальянского происхождения
Джерри Чимино, энергично повествуя мне об экспозиции, между делом вставил:
- Это здание бывшей гостиницы знаменито тем, что отсюда,
со второго этажа в начале шестидесятых свалился нетрезвый Ленни Брюс. Великий
сатирик, тот самый, который зубоскалил, что если ты живешь в Нью-Йорке, и будь
ты сто раз католик, ты все равно еврей.
Нет, это не дом-музей, скорее «Музей того времени», когда
едва приближающийся к своему сорокалетию, Лоуренс Ферлингетти, то ли
кощунствовал, то ли атеистки ликовал:
Нет
бога кроме Бога?
Нет
бога кроме Смерти.
А Грегори Корсо то ли уговаривал себя, то ли утешал
холостяков:
Жениться?
Стать, как и все?
- А вот наш главный экспонат!
Чимино подвел меня к плакату. «Sputnik Land in North Beach». Наверное,
мало, где существует подобный культ первого советского спутника. Тут увидите
фотографию в натуральную величину спутника, почтовые марки, посвященные
спутнику, монеты, плакаты, открытки... Видно, мистеру Чимино немало пришлось
поработать с филателистами, филокартистами, нумизматами...
Вывеска кафе «Триест».
Писать, как битники, в «середине кошмарного века» (выражение Кеннета Рексрота), неожиданно
стало модно среди молодежи и в наши дни. И вот молоденькая ненатуральная
блондинка, в кафе «Триест», где когда-то Фрэнсис Копола работал над сценарием
«Крестного отца», читает мне свои стихи из будущего сборника «Бомба
вагины». Стихов ее, правда, не понимаю,
их уже и не назовешь потоком сознания, даже монологом вагины, скорее –
сплетнями вышеупомянутого женского органа. Я ее спросил, какое понятие она вкладывает
в «бомбу вагины»?
Она ответила:
- Что-то вроде
«Секс-бомбы».
Я допил свой двойной эспрессо, нещадно прервал ее,
напомнил о пьесе «Монолог вагины» Ив
Энцлер и вновь спросил:
- Мисс-перемисс поэзии, а ты хоть знаешь, как возникло
словосочетание секс-бомба?
Она упрямо, но честно мотнула головкой. Мне пришлось
объяснять:
- Во время войны один солдат-шутник наклеил на атомную
бомбу фотографию девушки своей мечты – актрисы Рита Хейуорт. Тогда впервые
бомбу испытывали на атолле Бикини...
- А разве есть такой атолл?.. Бикини ведь купальник?
Я был удивлен, что она знает слово «атолл»:
- Впервые купальники – узкий лиф и узенькие трусики –
появились на этом атолле. По имени атолла их и назвали.
Мисс-перемисс что-то стала лихорадочно записывать в свою
тетрадку.
- Но откуда тебе все это известно? Ведь английский не
твой родной!
Окрыленный, что она забыла о своих стихах, я тут же
продолжил военную тему:
- А знаешь ли ты, мисс-перемисс поэзии, историю слова
блокбастер?
Она вновь мотнула головой и романтически задумалась:
- Опять вернемся ко Второй мировой. Когда английские ВВС
сбрасывали многотонные бомбы на города Германии, то сообщали своему
командованию: с кварталом случилось нечто невероятное (неправдоподобное) – Block buster. Имея в виду, что весь разрушен...
- А почему фильмы называют блокбастерами?
- Наверное, надеются, что фильм снесет жителей квартала в
кинотеатры!
Недавно я получил по E-mail-у сообщение, что моя знакомая
мисс-перемисс поэзии, устраивает вечер в каком-то кафе, где впервые
прозвучит ее поэма «Блокбастер секс-бомбы-вагины в бикини». Чем чуднее, тем
моднее!
«Oh oh oh oh oh oh oh oh oh», - писал в своем
стихотворении поэт, которого зовут Арам, сын Уильяма Сарояна.
«Ooooh, oooooh, ooooh», - вторила ему Лин Хейджинян. Нет-нет, она не армянка, а чистокровная
ирландка. Но эта знаменитая поэтесса до сих пор подписывается фамилией своего
первого мужа-армянина.
Поэзия давно перешла на междометия. Жизнь
такая – охи да вздохи!
©US
Argus & Рафаэль Акопджанян.
No comments:
Post a Comment